— Вообще-то мне надо на улицу Строителей. Это далеко?
— Ой, да это совсем рядышком! Вон в тот проулок между тополями...
— Ага, в проулок! Там все крапивой заросло.
— Ну так и что? — удивилась девочка. — Она же здесь не кусачая. Если вы, конечно, ни в чем не виноватые...
Вроде бы нормальные люди были в шестом "Б", не злодеи (по крайней мере, когда каждый сам по себе), а вот удержаться от стадного удовольствия — поизводить одного безответного неудачника — не могли.
...— И я, Белка, был такой же... — глядя в сторону и отрывая от гнилого лафета щепочки, — признался Вашек. — Ну, я уж говорил тебе, что раньше был большая скотина...
— Да почему... скотина, — неуверенно заступилась Белка. За Вашека перед Вашеком. — Просто ты был как все...
— А это и есть самое большое скотство, — сквозь зубы сказал Вашек. Как-то незнакомо прищурил разные (светлый и потемнее) глаза и отбросил щепку.
— Да. Я не Господь Бог!.. А то, что она оставила тебя со мной, это счастье. Для тебя. Уехал бы с ней загорать на Индийский океан и где был бы теперь? Лучше было бы?
— Да... — шепотом сказал Костя. — Да...
Было бы лучше. Чтобы не выть в подушку по ночам, чтобы, не обливать слезами Пантелея — единственного оставшегося друга. Хотя и в слезах не было ни капли облегчения. Ведь если бы расстались просто так, на время, если бы она уехала, пообещав: "Я вернусь, мой маленький, и заберу тебя...", можно было бы рыдать и в то же время мысленно прижиматься к ней! Помнить по-хорошему. А как помнить ее, когда она тебя бросила... Гибель была не одна, их было две!
Костик головой Пантелея прикрыл себе губы. Чтобы не дрожали.
Отец сказал неуклюже:
— Вот мусолишь это... недоразумение. Раз уж не можешь расстаться с детскими привычками, давай купим игрушку посовременнее. Говорящую, с электроникой...
Косте сразу стало полегче. Потому что можно ощетиниться и загнать слезы поглубже. Можно ответить.
— Что ты, папа, — сказал Костя вежливо. — Это давний друг. Давних друзей не бросают, а новых не покупают. Это ведь не жена...
Ох как хотелось, чтобы отец ударил с размаху, швырнул на пол, избил до потери сознания!
Отец встал, пошел к двери. Там оглянулся. Проговорил хрипловато, как курильщик, хотя сроду не курил:
— Костик, а я ведь тебя люблю... Но что я могу сделать?
— Господь не оставит тебя, мальчик...
Костя замер, боясь шевельнуть головой. Вадим сказал:
— Костя у нас неверующий. По крайней мере, он сам так думает...
— Всё равно Господь не оставит.
В. Крапивин, "Топот шахматных лошадок"