* * *

[Hellin]

Написано на фест, но поскольку от заявки ушло далеко (а что я им буду, рейтинг писать, что ли?), думаю, спокойно можно вывесить тут и до окончания тура. А? )
Предупреждения и прочее не хочется сейчас писать. Всё равно никого не напугаю. ) Скажу только, что трава такая трава.
Да, Йолли, это то самое, про что я говорила.

* * *

Ходить по небу

Будем заново учиться ходить по небу, никаких светофоров, разделительных полос... (с) Дом Кукол

Город – огромный экран. Такие же установлены в лабораториях Чистилища, чтобы наблюдать за нами; здесь за чужими ритмами, пульсами, колебаниями наблюдаем мы. Пока ещё они едва заметны, они почти мёртвые, как спёртый воздух; ничто не может оживить город до появления цели – она одна заставит его загореться, словно по невидимым проводам побежит электрический ток. Я вглядываюсь в лицо Яна и понимаю: ещё немного осталось. Я чувствую, как напрягся и ускорился его ритм, пусть и не умею высчитывать время, как он.
Собак натаскивают на поиск взрывчатки. Или яда. Говорят, они могут даже почуять, собирается напасть стоящий в нескольких метрах от тебя человек или же он всего лишь случайный прохожий. Охрана города ходит с огромными собаками, которые мне и Яну были бы по пояс, а сотрудники Чистилища носят с собой смешных, крохотных собачонок неизвестной другим людям породы, выведенной специально для них, и эти собачонки чуют любую угрозу, таящуюся за углом. И никогда не вызывают подозрений. Подумаешь, прихоть, каприз сумасшедшего учёного; никто не знает, что каждый из этих учёных сходит с ума не от того, что ушёл с головой в науку, а от постоянной мании преследования.
Собак натаскивают на поиск взрывчатки. Или яда. Или незримых врагов. А мы, как ищейки – на запах, идём к чужому ритму. Он видит фотографию или движущуюся фигурку на экране – и сразу узнаёт отрезок времени, который должен пройти до момента нашей встречи с этим человеком, и расстояние, на котором он находится. Числа. Огромные числа. Он держит их в памяти. Он ведёт обратный отсчёт.
Потом он закрывает мне ладонями глаза – ровно в нужную секунду, и я чувствую сигнал. Ритм. Пульс. Я могу замедлить скорость шага, кровотечения, биения сердца цели. Я беру её сердце в ладони, касаюсь его и останавливаю его; я должен успеть это сделать, пока иллюзия не настигнет меня.
Однажды я опоздал, и мне показалось, что на меня обрушился потолок, погребая меня под обломками бетона. За несколько секунд я увидел чужой сон, где за мной – или не за мной? – гнался всадник на железной лошади, я услышал чужие мысли, которые кричали, звали, тоже куда-то не успевали, они хотели сорваться с места, они хотели бежать, но тело не слушало их больше, оно становилось манекеном, а ритм бился в конвульсиях, вздрагивал, замирал...
- Инг!
- Прости.
Ян стоял за моей спиной, положив руки мне на плечи. Наверное, зная, что мы одно целое с ним, можно было бы решить: он разум, а я – чувства. Это неправда. Мы равны столь же, сколько мы едины. На самом деле у нас нет имён - есть только многозначный шифр, один на двоих, который он называет без запинки любому служащему и за несколько секунд вводит на пульте управления. И всё же мы обращаемся друг к другу так, как когда-то назвала нас Лотос. Как зацепка. Как надежда, что мы воссоединимся - теперь уже втроём.
- Я не об этом. Что-то грядёт.
Он бросает мне пару коротких фраз, а в уме проговаривает цифры. Иногда я слышу, как он шёпотом называет их.
- О чём ты?
Я не мог не почувствовать, как дрогнул его голос. Или, скорее, его ритм, потому что лёгкая, едва заметная дрожь прошла за миг до того, как он начал говорить.
- Инг, я почти сбился со счёта.
Собственный ритм - единственный, который я не могу уловить, но мне кажется, что он стал похож на трепет крыльев насекомого, попавшего в паутину. В зданиях, принадлежащих Чистилищу, никогда не бывает пауков, поэтому впервые я увидел его только на мониторе компьютера, когда нам рассказывали о строении организации. И о том, что сети расставлены везде - а значит, живым никто не уйдёт.
Мой ритм сбился, и едва не сбился со счёта Ян. А с ним так бывало лишь тогда, когда он видел Лотос или ощущал её близость - она заставляла смешаться чувства, она была легка, она путала настоящее время и звучащие в его голове секунды, как будто играя, и тогда, заметив это, он сам останавливал счёт.
- Ты устал, - я пытался говорить спокойно - Ян не чувствует ритмов, он не должен заметить. - Цель ведь близко? Уже скоро мы уйдём отсюда. Может быть, сегодня мы услышим её голос. Может быть, нам дадут посмотреть на неё...
Я осёкся - его ритм ускорился так, что на миг мне показалось, что ему самому не под силу будет восстановить его.
- Прости меня. Тише, Ян. Прости.
Искажения ритмов выматывают меня - как-то раз мне пришлось опираться на плечо Яна всю дорогу до базы. Это было даже не на самом первом задании - в первый раз это было эйфорией, безумием, почти как игра; а тогда цель оказалась сильна и едва сама не сломала меня. Тогда-то я и опоздал, и иллюзия настигла меня.
Если сейчас мне придётся исправлять ритм Яна, то цель сломает меня. Даже если я первым успею заставить её сердце замереть. А мне нельзя сейчас ломаться, потому что мы с Яном так обещали Лотос.
Он поднял руки, чтобы, как всегда, закрыть мне глаза и стать моими глазами самому. Чтобы чужой ритм прошёл сквозь него, а я нашёл его и напал из засады на цель. Всё это – опять, в очередной раз. Чтобы потом позволить себе надеяться, что это закончится. что когда-нибудь их система будет отлажена до идеала, и в ней не будет лишних элементов, которые становятся нашими целями. Что тогда нам вернут её.
Он поднял руки – и замер. А потом выхватил пистолет.
- Ян!
Оружие было только у него – на случай, если со мной произойдёт что-то непредвиденное, пусть рядом с ним это и едва было возможно и даже звучало смешно. Я не понимал оружия, созданного ими: в нём не было пульса, не было ритма, был только металл; а он научился высчитывать скорость, время, расстояние, как в простейших задачах, и попадать в цель.
- Я сбился, - выдохнул он. – Я...
Ритм захватил меня, и я не услышал его слова.
Так было, когда мы ещё могли существовать вместе. Она – лёгкий ветер, он – медленное течение воды, я – осторожный жар пламени. Мне кажется, что я разгораюсь от её прикосновений, всё больше, больше, хотя на самом деле мы лишь едва смыкаем кончики пальцев. Я чувствую, как его течение становится быстрей, бешеней, смелей в десятки раз; кажется, волна называется цунами, волна, разрушающая город, но он не выпускает её, он держит её внутри.
Так было, пока не случилось удара о землю.
Земля – они, разорвавшие нас, отнявшие её у нас.
Она спит крепким сном в окружении их, но она с нами, и мы почти слышим её. Будь иначе – нас бы тоже не стало, потому что она – объединяющее, связывающее, она – начало, создавшее нас. Мы – отражения с одинаковыми лицами, а черты её лица мягче, тоньше, осторожнее, будто она – это мы же, но сквозь хрупкое, чуть мутное стекло.
Выстрел оглушил меня, как будто экран, на который я смотрел, разбился, и осколки полетели мне в лицо.
- Мы должны отступать, - голос Яна был приглушённым и звучал как из другого конца коридора. – Крайний случай. Я сбился, но больше не собьюсь. Шестьсот семьдесят две секунды – отсюда до тайного перехода... шестьсот семьдесят одна... если уходить прямо сейчас. Скорее. Идём.
- Ты не чувствуешь?
Он посмотрел на меня, и его лицо исказилось ужасом.
Чувствует. Конечно, чувствует. Иначе и быть не могло. Просто его чувство отлично от моего - он не узнаёт. Не помнит, потому что смотрит только вперёд.
- Она здесь, - наконец, произнёс он. - Как?..
Мы переглянулись, и он остановил счёт, забывая о тайном переходе.
- Цель, - я говорил медленно, потому что боялся ответа и не мог знать его сам. - Ты ведь... успел?
- Да.
Мы почти бежим, хотя Яну приходится поддерживать меня: я поглощён ритмом, я падаю в него, он забирает меня в себя и дарит чувства, но отнимает силы. Ещё немного, и она предстанет перед нами, и неважно, как она очутилась здесь, ведь она чудо, она начало, она может всё, она...
Ян резко остановился, и я схватился за его плечо, чтобы не упасть.
Мои глаза обманывали меня. Я чувствовал её, и её ритм не угасал, а вместе с ним жили и мы, но не она стояла перед нами. Она – ветер, шелест, движение облака по небу; у неё, как и у нас, светлые, почти белые, коротко подстриженные волосы и бледное лицо. Здесь не она была – или же это была иллюзия, скрывшая её от нас.
- Закрой мне глаза, - я взял Яна за руку. – Закрой мне глаза, зрение лжёт мне.
На её щеках был румянец, вокруг покрасневших глаз – разводы от потёкшей туши. Длинные огненно-рыжие волосы спутались, косая чёлка падала на лицо. Это не Лотос, думал я. Что-то обмануло нас, хотя я чувствую её до сих пор. Что-то вновь отняло её у нас.
Только теперь я заметил, что Ян всё ещё держит в руках пистолет. Она – судорожно сжимает газовый баллончик. Ян поднимает руку и направляет на неё оружие.
- Верни нам её, - тихим, но злым голосом произносит он. – Верни. Быстро.
Я старался не позволить её ритму захватить меня; он глушил всё, что я успел почувствовать, он извивался, дёргался, как пойманная охотником змея, которую прижали к земле, и она не может вывернуться, чтобы ужалить.
Обезоружить её. Обессилеть. Не позволить причинить ему вреда.
Я поймал её ритм, как змею – за хвост, и теперь она была безопасна. Короткий сигнал – и её пальцы, державшие баллончик, разжались сами собой, а она прижала руку к груди. Чуть медленнее – и её веки становятся тяжелее, она борется с подступающей сонливостью – и сдаётся, и опускается сначала на колени, а потом я подхватываю её, чтобы она не упала на асфальт.
Мне всё ещё страшно за её тело – а сейчас ещё страшнее, потому что тот самый ритм, ритм Лотос, снова стал возвращаться.
- Она как будто внутри, - это сбивается дыхание, а мне кажется, что я вновь начинаю слышать самого себя. – Под оболочкой. Как будто спит. Как будто позвала нас – и сорвала голос...
Опустив руки, Ян не отрывал взгляда от меня и от неё. Её рыжие волосы щекотали мне лицо.
- Нам некуда возвращаться, - вдруг произнёс он. – Нам некуда... без неё.
Мы снова переглянулись.
- Как... это... возможно?
Я не знаю, зачем спрашивал об этом; я уже верил ей, верил её зову, который делал нас сильнее. Ведь это была она – чудо, сущее, начало; она явилась к нам, возвратилась сама, потому что мы ждали встречи с ней. Может быть, ещё немного – и она сбросит маску. Может быть, нам нечего будет бояться...
- Уходим.
До той секунды мне ни разу не делалось так страшно, потому что в ту секунду, стоило ему это сказать, его ритм замер.
Экран. Паутина. Сеть. Огромные мохнатые лапы паука в многократном увеличении. Они тянутся к нам. Они липкие. Они не отпустят. Нигде не спрятаться. Не разорвать. Не уйти. Они сломают. Они сомнут. Они обрушат сверху металл и бетон...
Быстрая дрожь, как рябь на воде.
Она сбежала. Она – сбежала!
Смогла. К нам.
Рябь превратилась в течение. В волну. В цунами.
Я выдохнул так резко, что заболело в груди.
- Уходим.
Сети опутывают нас; стоит протянуть руку – коснёшься липкой нити.
- Пятьсот девяносто три секунды... никого не будет здесь. На нашем пути... девяносто две... девяносто одна... Идём!
Я держал её на руках – её или Лотос, я не выпускал её и не сбивался с её ритма, забыв о том, что может случиться с моим собственным. Она должна спать. Ничто не побеспокоит её. Что бы ни случилось. Она будет спать, чтобы, проснувшись, стать ей. Стать Лотос насовсем.
Он выбирал такие пути, что я переставал узнавать город. Не было шума, не было чужих ритмов, мыслей, голосов. Не было людей. Никто не преграждал нам дорогу. Я знал, что это обман, потому что сети расставлены везде, но дышать становилось легче.
- Немного. До границы. Там пустые кварталы. Там будет время.
Если бы не разрушали систему, рассказывали нам, пустых кварталов не было бы. Не было бы Катастрофы, не было бы огня, прошедшего по улицам, площадям, городам. Не было бы хаоса, который вырвался из земли. Из искажённой земли. Они – земля. Они – Чистилище, которое должно стать Раем.
Люди боятся пустых кварталов. Я не знаю, почему. Ведь ритмы угасли там, а того, чего нет, нельзя испугаться. Впрочем, там не может ничего не быть. Там должны быть сети – иначе никак. Чистилище не интересуется чужими страхами – оно ставит засаду на тех, кто способен их преодолеть.
- Здесь не обрушится, - отрывисто сказал Ян, а потом его ритм стал выравниваться. – Здесь... тихо.
Тихо. И ничего нет.
Она проснулась, когда я не мог уже держать её во сне; она открыла глаза и тут же захватила меня, унесла с собой, и я уже не знал, может ли это быть иллюзией. Слишком настоящее. Так бывает. Так действительно бывает. Так было.
Так было, когда нас разделили. Так было, когда мы впервые не справились с заданием. Когда они надевали наручники на нас обоих. Когда считали электрические разряды. Когда она снова закрыла глаза, а мы стояли по разные стороны стекла, не могли прикоснуться к ней, не могли заговорить с ней, не могли забрать её оттуда, а сзади в нас целились, готовые в любой момент выстрелить.
Мы – одно, целое, единое. Только мы, и больше никого. Как будто огромная ладонь раскрылась над нами, чужая, грубая, грязная, и готова смять нас в любую секунду. Мы не сможем сопротивляться. Не успеем. Не заметим.
Так было. Так...
- Я знаю, - вдруг заговорила она. – Я ведь не дура, я знаю. Это вы его убили. Ведь вы, да?!
Её голос срывается на крик, почти на визг. Тоже знакомо. Кажется, похожий голос был у многих целей.
Насекомое, попавшее в паутину, сначала замирает от ужаса, а потом начинает дрожать, трепетать, дёргаться. Рвёт самые тонкие нити и ранит самого себя. Теряет себя. Разрушает свой ритм.
Это не она. Не Лотос. Её лицо не искажалось так, её ритм не становился похож на извивающуюся плеть.
Я ошибся. Лотос уснула ещё крепче.
- Нелюди... Роботы! Машины! – слова срывались с её губ часто-часто. – Вы... вы и меня сейчас убьёте, да?! Ну, что встали? Думаете, мне страшно? Думаете, меня не найдут? Да вас в тюрьму посадят! До конца жизни!
Ян рассмеялся. Звонко, морозно, с дрожью в голосе.
- Нашла чем пугать, - медленно выговорил он. – Чем ты можешь напугать нас... после Ада?
Мне показалось, что сквозь голые стены стал пробиваться сковывающий холод.
Ведь он не хотел вспоминать. Не хотел говорить даже. Вслух произносить...
Стены. Холод. Проёмы окон затягиваются, как раны, и Ад повторяется. Никого нет, кроме нас, только мы, только мы и пустая чёрная комната, где мы зажаты в углах и не можем пошевелиться; кажется, что в любой момент один из нас может исчезнуть. Он не может увидеть, сколько это продлится. Я теряю чувство ритма и теряю его, не могу дотянуться до него, не могу позвать его, потому что в тишине и чёрной пустоте тонет даже голос.
Мы слишком ценны для них. Они не сломают нас сами. Не избавятся от нас. Зато у них есть Ад.
- А чем вы... меня... напугаете?! Чем – после того, как убили его?
Внутри неё был взрыв, который невозможно было контролировать и тем более – остановить. Такой однажды случился на базе, куда нам велели явиться после очередного задания. Ян предчувствовал его и успел увести меня; тогда мы думали, что это поможет нам сбежать и вырвать из их лап Лотос. Это было давно, и мы ещё не знали про сети.
- Он был целью, - спокойно ответил Ян. – Лишним элементом. С ним нельзя было построить систему. С ним нельзя было создать Рай.
Цель. Лишний элемент. Существование невозможно. Оно противоречит миру. Противоречит сущему. Всё, что цель посылает вам, говорили они, - это иллюзия, и ничто больше. Иллюзия, чтобы спутать вас. Чтобы, обманув вас, продолжить ломать систему.
- Вы... – у неё широко раскрыты глаза, и по щекам опять текут слёзы. – Твари!
Неожиданный ужас сковал меня, и я опустился на колени.
Она не вернётся, говорит эта странная рыжая девушка - или только её голос отдельно от неё самой. Лотос не вернётся. Никогда не вернётся. Она сломана. Вы сломали её. Вы не увидите её, не услышите её, она пропала, а вы остались. Думали, вы пропадёте вместе с ней? Вы остались. Вы выцвели, вы пусты, вы оболочки, но вы остались. Смотрите. Вспоминайте её. Как она улыбалась. Как была рядом с вами. Больше не будет. Вы сломали её. Вы...
- Она не вернётся, - я думал, что кричу, но Ян не сразу услышал меня. – Она... не... Ян!..
Кажется, я действительно позвал его на помощь. Не просил ни о чём даже в Аду - тогда я хотел только, чтобы сам он слышал меня, не терял меня, и не позволял ему раствориться в неизвестной кромешной тьме. А теперь звал. Теперь, когда слишком поздно. Потому что ничего не исправить, не возвратить, она не вернётся, не вернётся, не...
- Инг!
Как будто со стороны я видел, как Ян бросается ко мне и трясёт за плечи; слышал, как он кричит, а потом он вдруг замирает и закрывает мне глаза.
Она врёт, говорит он. Она - иллюзия.
- Нет. Нет. Это правда. Нет! - мой голос тоже кажется мне чужим. - Это настоящее. На-сто-я... ще... е...
Я захлёбываюсь своим же собственным голосом, как будто меня с силой опускают лицом в ледяную воду.
- Что ты сделала с ним?!
Я как будто не я уже; я снова смотрю на них со стороны и на секунду замечаю, что она удивлена.
А потом её ритм снова бьёт меня, и от этого я возвращаюсь.
- Наша цель... - начал я, поднимаясь на ноги и подходя ближе к ней, потому что так легче чувствовать её колебания, - то есть этот... человек... значит... у тебя была связь с ним?
Новый взрыв в её ритме - и она замахнулась на меня, но Ян схватил её за запястье; её ладонь замерла в нескольких сантиметрах от моего лица, а мне показалось, что в ушах всё равно зазвенело от удара.
Ян выпустил её, и она отступила назад. Прижалась к стене, медленно сползла на пол, закрыла лицо руками.
- Связь?! – повторила она, а дальше говорила путано, рвано, едва различимо: - Я его дочь! Он был гением. Он... Он должен был... книгу написать. Мир изменить! После Катастрофы... Только он мог!..
Она осеклась - так неожиданно, что я испугался, не замерло ли время вовсе. Испугался потому, что не знал, не остановится ли вместе с ходом времени сердце Яна.
- Утопия, - медленно, почти по слогам выговорила она. Так же медленно подняла взгляд и прикоснулась пальцами к вискам.
Где-то вдалеке завыла сирена. Быстро. Я не ожидал даже от них.
Ян отшатнулся, как будто увидел что-то гадкое и отталкивающее.
- Всё... так... и должно быть, - вдруг проговорил он. – Отсчёт начат. Шестьсот. Шесть... скоро... всё кончится. Скоро она вернётся.
- Она не вернётся. Она лишняя. Она мешает Утопии. Утопия уничтожит её.
Это снова говорила она – только теперь её слышали все, её слышали пустые кварталы, её слышал мир; и я сам знал, что это не было иллюзией. Я чувствовал, как рождается звук в её груди, как он проходит по её голосовым связкам.
- Не смей...
В руках Яна снова зажат пистолет. Его ритм готов сорваться, как пуля, выпущенная из дула одним только нажатием курка. Для этого нужен один сигнал и несколько секунд.
Я встал между ними – так, что он оказался за моей спиной; я больше не видел его, а значит, не следил уже за его ритмом. Так правильно. Больше не нужно. Я и так почти чувствовал, как его пальцы, крепко державшие пистолет, становятся слабее; я почти видел, какие огромные у него сейчас глаза, и как в них отражается гигантская волна.
- Связь, - повторил я. – Она настоящая. Она не мы, и она не Лотос, но она настоящая.
Прицел его пистолета смотрел мне в затылок; несколько секунд, и он бессильно опустил руки. Я этого не видел – я знал, даже не оборачиваясь. Потому что мы – одно, целое, единое. Отражения друг друга. Её отражения.
- Вы окружены, - слышалось с улицы. – Сопротивление бессмысленно.
Мы звали её – теперь вместе, наш голос становился одним, и тогда она откликнулась. Огонь разгорался внутри меня, и теперь я точно знал, что она здесь; как её ладони когда-то касались моего лица – так дуновение ветра гладило языки пламени.
Окружены. Сопротивление бессмысленно.
Я не понимаю, откуда это становится мне известно, но знаю, что её тело здесь. У них. Знаю, что сейчас они окружают нас, а пройдёт час, или полчаса, или ещё меньше, и они сцепятся друг с другом. Потому что пришло время. Потому что они встретились – мы свели их, стравили, как бешеных собак. Потому что системе мешает Утопия, а Утопии мешает Чистилище.
И мы тоже мешаем.
И она.
- Вы окружены.
Окружены. Окружены. Как будто эхо звучит в полуразрушенных комнатах.
Я вижу, как пламя охватывает стены – и одновременно с ним их сносит поток воды. Они вместе, они не уничтожают друг друга, они сливаются в общий ритм, переплетаются, сплавляются воедино.
- Сопротивление бессмысленно.
Они не видят ни пламени, ни воды. И тем более не ощущают ветра, оживляющего их.
Они – земля.
Они смотрят на нас, и они – настоящие. Я больше не могу искажать их ритмы. Я не могу останавливать их, потому что мне кажется, что вместе с ними утихнет ветер, погаснет огонь, застынет ледяной глыбой волна, и небо треснет, как стекло, в которое попала пуля.
Я думаю об этом, и мне снова становится страшно.
Настоящие. Все они – настоящие. Были. Те, кого мы искажали. Те, с кем разрывали связь. Те, кого называли лишними элементами, обманом, иллюзиями. Мне страшно поднимать взгляд – как будто вместо потолка я могу увидеть там небо, уже разбитое на части.
- Ян!
Он всё знает, теперь знает, после того, как бросил оружие на каменный пол.
Я опускаю взгляд – пол усеян белыми осколками; я встаю на колени и начинаю собирать их в ладони, не замечая, как они ранят меня. И вижу, как Ян сжимает в кулаке такие же осколки, и по его пальцам течёт кровь.
Потом то, что было небом, рассыпается в серебристую пыль, собирается вместе, кружится, как снег; превращается в облака, которые ветер уносит вверх.
Сталкиваются снова вода и пламя – и тоже обращаются в тёплые облака, и поднимаются вместе с ветром.
Она вернулась.

@темы: Пишется...